Пограничный легион [сборник] - Зейн Грей

Джоун прислушалась: что там такое? Мягкий ночной ветер донес слабый, невообразимо низкий шум, такой низкий, что невозможно сказать, есть он на самом деле или нет. Шум исходил от раскинувшегося далеко внизу поселка, в нем сливались многообразные звуки жизни: крики споров и драк, стоны страданий, лживый шепот золота, вой жадности, рев борьбы и хохот смерти. А над ним, заглушая его, плыл другой шум — плеск ручья, тихое сонное бормотанье струящейся по камням воды. Вода спешила миновать пристанище безумцев, ибо в нем свирепствовала опасная зараза: жажда золота и крови. Сумеет ли она снова очиститься, осветлиться, перетекая из долины в долину, пока не вольется в море? В плеске воды слышался всепобеждающий бессмертный голос живой природы, голос бесконечного времени. А люди со всем их золотом — лишь одно мимолетное мгновение.

Джоун слышала эти звуки, лишь изо всех сил напрягая слух, а когда расслабилась, ее со всех сторон окутала тишина, но не та, с которой она свыклась в Затерянном Каньоне, а тишина одиночества, в которой жива была только одна ее душа. Душа находилась тут, на земле, однако никто не слышал ее горького плача. И облегчить ее полное одиночество мог разве что рев морского прибоя у скалистого берега или гул сорвавшейся лавины.

Тишина и темень пронизывали друг друга и порождали страх. Они как бы что-то говорили Джоун. Она дышала страхами безмолвного воздуха, он наполнял ей грудь. Ночные тени непрестанно шевелились. Из оврага то и дело бесшумно, крадучись поднимались друг за другом какие-то фигуры — то ли люди, то ли призраки. Поскорее бы пришел Джим! Только бы увидеть, что он жив и здоров! Уже не раз ей казалось, что из мрака появляется его черный силуэт. Только бы увидеть его сейчас же, потрогать руками — и все страхи исчезнут. Удивительная, непостижимая вещь любовь. Джима Клива любовь сбила с пути истинного; в черных глубинах сердца безжалостного бандита пробудила добро и честь; ее саму из глупой девочки превратила в разумную женщину. Нет, великую силу любви никому не дано одолеть, рано или поздно она восторжествует над злом! Джоун вдруг с удивлением обнаружила, что надежда, то возрастая, то слабея, все-таки никогда не умирает, что она живет вне рассудка, только в царстве чувств. Стоило на мгновенье отпустить повода, как она тут же понесла ее в пучину тоски. Надеяться — вот что значит мыслить! Бедный Джим напридумывал себе Бог весть чего! Стать его женой! Это слово для него как талисман, ключ от рая. Джоун подумалось, что он еще может внять голосу рассудка, стать, наконец, взрослым мужчиной, но ведь тогда ему будет еще труднее. И все же он был так настойчив, так непохож сам на себя, что она не могла не порадоваться за него.

Но тут раздались легкие шаги, тихий шорох, и из мрака выступил еще более темный сгусток тени. Забыв обо всем, что передумала, сидя у окошка, Джоун со смешанным чувством боли, беспокойства и нежности вернулась к действительности.

— Джоун, Джоун, — донесся до нее тихий шепот.

Дыханье у нее перехватило, она еле могла откликнуться.

Мелькнувшая тень подступила ближе и разделилась на две. Под окошком стояли два человека, но, пока Джим не тронул ее за руку, она не могла разобрать, кто из них Джим, а кто священник. Прикосновенье Джима ударило ее, словно током.

— Милая, мы пришли — вот священник, — зашептал Джим радостно, как мальчишка.

— Ш-ш-ш… Не так громко. Послушай.

В хижине Келлза собрался чуть ли не весь его Легион. Можно было различить жесткие, грозные тона Келлза, пронзительный голос Пирса, замедленную речь Оливера.

— Да, да, я больше не буду шуметь, — согласился Джим. — Тебе надо ответить на несколько вопросов.

На руку Джоун легла чья-то теплая рука, и голос, каких она еще ни разу не слышала на границе, произнес:

— Как вас зовут?

Джоун ответила.

— Вы можете рассказать мне о себе? Этот молодой человек очень ухе… скор. Я не совсем уверен… Я хотел бы… услышать от вас самой…

— Я могу вам сказать очень немного, — торопливо начала Джоун, — я честная девушка. Никаких препятствий для нашей… женитьбы нет. Я… я его люблю!.. Очень хочу ему помочь… Мы оба попали в ужасное положение… только я не могу вам ничего больше сказать.

— Вам уже исполнилось восемнадцать?

— Да, сэр.

— Ваши родители ничего не имеют против этого молодого человека?

— У меня нет родителей. До того, как мы попали в это ужасное место, я жила у дяди, а он любит Джима, он хотел, чтобы мы поженились.

— Тогда возьмите его за руку.

Пальцы Джима сжали ее пальцы, и в тот миг это была единственная реальность. Обе фигуры — священника и Джима — совсем растворились в черноте. Издалека доносился тоскливый вой одинокого волка. Как в очарованном сне Джоун слышала свой голос, шепотом повторяющий слова священника. Потом слух ее выхватил стих из еле слышной молитвы. И вдруг вторая тень исчезла. Джим и Джоун остались одни.

— Милая, милая Джоун, — зашептал Джим. — Свершилось! Наконец-то!.. Поцелуй меня!

Джоун подняла голову, и Джим покрыл ее лицо нежными, не такими неистовыми, как раньше, поцелуями.

— Ох, Джоун, неужели ты и вправду согласилась стать моей женой? Сам себе не верю!.. Подумать только, я — твой муж!

От этого слова развеялись сковывавшие Джоун чары, утихла уже давно не отпускавшая ее боль, и в душе осталась лишь безмерная, всепоглощающая нежность.

И тут, когда Джим держал ее в объятьях, когда их окутывала такая удивительная, баюкающая тишина, в хижине раздался тяжелый удар револьвера о стол и послышался жесткий требовательный голос Келлза:

— А где Клив?

Джоун отшатнулась, Джим вздрогнул и выпрямился.

— Никак не могу его найти, — отозвался Пирс. — И вчера вечером тоже, и позавчера. В эту. пору он куда-то исчезает… Верно, какая бабенка подцепила.

— Но когда-то же он спит? Ты что, не можешь узнать где?

— Нет.

— Все же дело должно быть сделано, и займется им пускай Клив.

— Ну да! — насмешливо бросил Пирс. — Гулден божится, тебе ни за что его не заставить… Да и я тоже так думаю!

— Ступай, покричи Клива!.. Черт вас всех возьми! Вы еще у меня увидите!

Раздался грохот тяжелых сапог по полу, потом легкие шаги по земле у хижины. Затаив дыханье, Джоун ждала. Ей было слышно, как у Джима бьется сердце. Он замер и тоже прислушивался, как будто ожидал услышать трубный глас.

— Ого-го! Джим! — разнесся зычный зов Пирса. Он наповал убил тишину, загудел в ущелье под ними, отозвался эхом в горах и с насмешливым хохотом унесся прочь. Казалось, бандит напряг все свои силы, чтобы показать дикому пограничью, насколько они велики.